Мигель сервет. Мигель сервет биография Мигель сервет открытия

Его родная деревушка Вильянуэва-де-Сихена на арагонской земле и сегодня едва насчитывает полтысячи жителей. Не удивительно, что способный подросток отправился учиться в бывшую столицу Арагонского королевства Сарагосу. Там его тягу к языкам приметил монах-францисканец, будущий исповедник императора Священной Римской империи Хуан Кинтана. Сервет стал студентом университета Тулузы, совершил с Кинтаной путешествия в Италию и Германию. Свои сформировавшиеся к 20 годам взгляды изложил в первых трудах - и сразу был признан духовенством еретиком. Еще бы: он подвергал сомнению догмат Святой Троицы и отрицал божественность Христа.

Спасаясь, приходилось бежать, менять имена, браться за другие ремесла. Всерьез взявшись за медицину, Сервет первым из европейцев открыл малый (легочный) круг кровообращения, предположив существование невидимых кровеносных сосудов (капилляров). На 12 лет он нашел убежище в качестве лейб-медика архиепископа городка Вьенн. Здесь в тайне от всех он готовил свой главный труд «Восстановление христианства». Союзника Сервет пытался найти в лице Жана Кальвина, порвавшего с католической церковью и возглавившего Реформацию в Женеве, но оказалось, что в его лице он обрел злейшего врага.

Каждого отступника от своих «Церковных наставлений» Кальвин сурово наказывал, изгоняя из города или приговаривая к смертной казни. А испанец в письмах противоречит ему во всем. Тогда и последовало заявление Кальвина, что он не допустит, чтобы Сервет покинул Женеву живым, если тот посмеет заявиться в город.

Когда в 1553 году книга Сервета была анонимно издано, ближайший подручный Кальвина донес инквизиции, кто автор крамольного труда, представив в доказательство письма Сервета, адресованные властителю Женевы. Но Сервет сумел вырваться из-под ареста и избежать вынесенного ему смертного приговора. Однако по пути к друзьям в Неаполь он зачем-то свернул в Женеву и посетил службу, которую вел Кальвин. Узнанный им, был схвачен и приговорен судом за ересь к смертной казни. Так и не отрекшегося от своих взглядов ученого сожгли на костре вместе с последним экземпляром, как считали палачи, его книги.

Сервет с молодых лет выступал за свободу выбора человека: «Казнить людей за то, что они ошибаются в понимании Писания, кажется мне несправедливостью» и не предал свои убеждения, когда сам оказался перед лицом смерти. Не случайно австрийский писатель Стефан Цвейг, когда к власти в Германии пришли нацисты, сделал Сервета одним из героев своей книги «Совесть против насилия». А кальвинистcкая церковь в 1903 году воздвигла в Женеве памятник своей жертве.

http://www.citycat.ru/historycentre/

Из писем доктора Боброва. Мигель Сервет

«Разум есть величайший враг веры; он не является помощником в делах духовных и часто борется против божественного Слова, встречая все, что исходит от Господа, с презрением».

(Мартин Лютер)

Эпоху Возрождения, обычно, ассоциируют с повышением интереса к человеку, а точнее, к ученому человеку - многогранной личности с разносторонними увлечениями, в неразрывной связи с окружающим его миром.

Но, поиск естественных причин природных явлений вовсе не исключал, с точки зрения мыслителя Возрождения, признания и применения магических знаний и практик. Не отсюда ли порожденный эпохой образ Фауста - ученого, пожелавшего узнать тайны мира при помощи магии и, в конце концов, ставшего жертвой дьявола, которого он решил поставить себе на службу? Контрастная была эпоха…

Как бы то ни было, но следует признать, что наибольший удар догмам мироздания был нанесен, все-таки, в период Высокого Возрождение. Не малую роль в этом сыграл и распад единого христианского мира Европы, катализированный опубликованием в 1517 году 95 тезисов Лютера, положивших начало Реформации. Монополия единой и незыблемой Церкви на сознание «паствы» была разрушена. А далее процесс стал все больше и больше выходить из под контроля. Даже глоток свободы всегда порождает инакомыслие. Инакомыслящих, конечно, сразу же, объявили слугами дьявола, а всю Европу захлестнул страх пред его пришествием. Одних словесных дискуссий оказалось недостаточно, и в 1537 году, в ответ на реформационное движение в Европе, Игнатий Лойол основал Орден Иезуитов. Началась охота на ведьм. Причем, кроме иезуитов, на ведьм охотились представители и иных конфессий. Как традиционных, так и реформаторских. Ведьмы стали дефицитом. Слуг дьявола – пассионариев-еретиков искали и находили повсюду. Так, что интерес к изучению мира в эпоху Возрождения имел и свою оборотную сторону.

Именно тогда состоялось большинство процессов над еретиками, ведьмами и колдунами. Символами противостояния нового и старого стали - проповедник Джироламо Савонаролы, сожженный во Флоренции в 1498 году, казненный Томас Мор, отказавшийся принять протестантизм, казнь в Риме в 1600 году Джордано Бруно, как еретика, находившегося в общении с протестантами. И многие, многие….

Как же и за что попал в этот список врач, философ, теолог, географ, математик, астроном - Мигель Сервет?

Сервет родился в 1509 году в Наварре, на северном склоне Пиренеев, в провинции, жители которой всю свою историю боролась за свою независимость и само свое существование. Сперва против сарацин, потом против испанцев и французских королей. Короче, из «бунтарских» земель его корни. А так как - «…в каждом испанце есть частица Дон Кихота» то, по отношению к Мигелю Сервету это наблюдение поразительно справедливо и прямо-таки бросается в глаза. По мнению Стефана Цвейга – «…его сжигала такая же всепоглощающая и причудливая страсть бороться за то, что лишено смысла, и в неистовом идеализме нападать на все реальные преграды. Абсолютно лишенный всякой самокритичности, постоянно что-то открывая или утверждая, этот странствующий рыцарь теологии несется навстречу всем валам и ветряным мельницам своего времени. Его привлекают только приключения, все потустороннее, странное и опасное, и в неистовом задоре он ожесточенно бьется со всеми другими упрямцами, не связывая себя ни с какой партией, не принадлежа ни к какому клану, всегда в одиночестве, одновременно полный фантазий и лишенный практичности…».

Происхождения он был не знатного, поэтому на протекцию «сильных мира сего» рассчитывать не мог. Но он был способным и трудолюбивым. И конфликтным…

Первое столкновение с миром у Сервета произошло в четырнадцать лет, и он вынужден бежать от инквизиции из родного Арагона в Тулузу, чтобы продолжить там свои занятия. Благодаря своей незаурядности, Мигель получил место секретаря у духовника императора Карла V. Хорошая работа, сытая жизнь, но его фаустовский ум не терпел рутины, он не мог основательно заняться, какой-то одной наукой, он тянулся ко всему и сразу. Немудрено, что параллельно исполнению обязанностей секретаря он настойчиво, но, в общем-то, бессистемно учился, отдавая, все же предпочтение медицине и богословию. Последнее его, в конце концов, и погубило.

Духовник Карла V взял его в качестве секретаря в Италию, а позднее на Аугсбургский конгресс; там юный Мигель, как и все его современники, оказался вовлеченным в великий религиозный конфликт между старым и новым учением. Началось брожение его беспокойного ума. Там, где все спорят, он тоже хочет участвовать в споре, где все пытаются реформировать Церковь – он жаждет участвовать в преобразованиях, и с радикализмом молодости этот пылкий человек считает все предшествующие размежевания и отделения от старой Церкви слишком медлительными, слишком спокойными, слишком нерешительными. Даже Лютер, Цвингли и Кальвин, эти смелые новаторы, показались ему недостаточно революционными, поскольку они продолжают включать догмат о триединстве в свое новое учение. И Сервет с непримиримостью и прямолинейностью юнца объявляет, ни много, ни мало, Никейский собор просто недействительным, а догмат о трех вечных ипостасях несовместимым с единой сущностью Бога.

Мало того, он наносит визиты крупным ученым своего времени - Мартину Буцеру и Капито в Страсбурге и Эколампадию в Базеле, чтобы призвать их, как можно скорее ликвидировать этот «ложный» догмат. Легко можно представить себе их реакцию. В лучшем случае они осеняют крестным знамением этого дикого еретика, как будто – «…дьявол во плоти послал им в рабочий кабинет брата из преисподней». Эколампадий просто выгоняет его из дома, как собаку, называя его - «…иудеем, турком, богохульником и одержимым демоном», Буцер клеймит его с кафедры, как слугу дьявола, а Цвингли публично предостерегает от «дерзкого испанца, ложное, вредное учение которого хочет покончить со всей нашей христианской религией».

Но устной дискуссии Сервету не достаточно. Не зря же он занимался книгопечатанием. Пусть весь христианский мир прочтет его доказательства в книгах!

Уже в первом своем сочинении «De trinitatis erroribus» («О тринитарных заблуждениях»), изданном в 1531 году, когда ему было всего 22 года от роду, в немецком городе Гагенау, он, с позиций пантеизма он выступил с резкой критикой догмата о троичности Бога (усомнился, ни много, ни мало, в Святой Троице!!!). Те же мысли он изложил и в изданной в 1532 году книге «Диалоги о Троице» («Dialogi de trinitate»). Теперь буря против него разражается открыто. Буцер заявляет с кафедры, ни много ни мало, что – «…этот наглец заслуживает, чтобы ему вырвали внутренности из живого тела». Книги были преданы огню, а самого Сервета, с этого часа, во всем протестантском мире стали считать - «избранным посланником воплощенного сатаны». Автору пришлось бежать из Германии.

Ему удалось благополучно добраться до Парижа и поступить в колледж Кальви. Но, Европа, хотя и большая, на самом деле – тесная. Слава «разрушителя церковных устоев», человека, который сумел противопоставить себя всему миру, который объявил ложным одновременно и католическое и протестантское учения, катилась впереди беглеца, а это не сулило ничего хорошего. Разумеется, для него не было спокойного места во всей христианской Западной Европе, для него не было ни дома, ни крыши над головой. Единственным спасением было исчезнуть совершенно бесследно, сделаться невидимым и неуловимым. Поэтому в пригороде Парижа Лионе приходилось вести себя крайне осторожно, и Сервет изменил имя на Михаила Вилланова (Мишеля Виллановануса, M. de Villeneufve), что, однако, ему никак не мешает переписываться с оппонентами и даже с самим Кальвином. Сервет посылает ему рукописи своих трудов, пишет свои замечания о книге Кальвина. Под этим псевдонимом он поступает корректором в типографию. При сверке корректуры медицинских книг он увлекся медициной и переехал в Париж, где в 1535 - 38 гг., где работал препаратором крупного ученого-анатома профессора Винтера. По капризу судьбы вторым ассистентом профессора был итальянец Андрей Везалий.

Изучая анатомию Сервет не оставил увлечение богословием. Как обычно бывает, на стыке наук родилась новая идея. Его занимал, между прочим, интересный вопрос о местонахождении души. Здесь Мигель был согласен с Ветхим Заветом и считал, что душа находится в крови. Несколько смущали его догмы Галена. По Галену за кровообращение человека ответственна печень – «…от печени берет свое начало жидкость Жизни», а сердце, в общем то, как бы, не при чем.

Наученный бегством из Германии Сервет открыто против Церкви не шел. Он попытался дать представление о крови, как «обиталище души». В результате, он пришел к открытию, которое поставило его в ряд предшественников Гарвея. Сервет заявил, что – «…кровь идет от сердца и совершает «длинный и удивительный путь» вокруг всего тела, …а, проходя через легкие, … кровь меняет свой цвет». Так Сервет дал описание малого круга кровообращения, опровергнув теорию Галена о переходе крови из левой половины сердца в правую, через – «…небольшие отверстия в перегородке предсердий». «Если кто-нибудь сравнит эти вещи с теми, о которых Гален написал в книгах VI и VII, «De usu partium», то он полностью поймет ту правду, которая осталась неизвестна Галену» - не стесняясь, без ложной скромности, написал Сервет. Тем самым он опять же покусился на основу основ - освященное Церковью учение Галена.

Окончив колледж, Сервет стал читать лекции по географии, математике, медицине и астрономии, но вскоре был отстранен от преподавания за изложение собственного мнения по программным вопросам. Его идеи вызывали раздражение у ученых и врачей, и, наконец, парламент обвинил его в занятиях астрологией, наукой, которая была осуждена божественными и гражданскими законами. Делом Сервета занялся парламент, и не избежать бы ему кары, но доброжелатели успели предупредить бунтаря и на этот раз он спасся бегством. Ночью доцент Виллановус покинул Париж, как некогда теолог Сервет покинул Германию. Только благодаря быстрому исчезновению при официальном расследовании не была установлена его идентичность с давно разыскиваемым закоренелым еретиком Серветом.

На этот раз он отправился на юг. Обосновавшись во Вьенне, Сервет занимался врачебной практикой (с 1540 года стал личным врачом архиепископа Пьера Пальмье). Опыт, накопленный во время гонений, не прошел даром. Конечно, Мишель де Вильнев благоразумно остерегался распространять во Вьенне еретические мысли. Вряд ли кто смог бы предположить, что новый лейб-медик архиепископа Пальмье, благочестивый католик, который каждое воскресенье идет к мессе, – это опальный закоренелый еретик и осужденный парламентом шарлатан? Он держался совершенно тихо и незаметно, посещал и лечил многих больных, зарабатывает достаточно денег, и добродетельные граждане Вьенна, ничего не подозревая, почтительно приподнимали шляпу, когда мимо них шествовал мсье доктор Мишель де Вильнев.

Но это было днем, а ночами он работал над большим трактатом, главным трудом своей жизни - «Восстановление христианства» («Christianismi restitutio»). По-другому быть не могло. «Если однажды идея овладевает человеком, если она подчиняет его до самых глубин его мыслей и чувств, то она неудержимо вызывает внутреннюю лихорадку».

Книга была опубликована анонимно в 1553 году. На последней странице над годом издания были помещены предательские инициалы вместо имени автора – «M. S. V.» (Мигель Сервет Виллановус). Как наивен был автор, когда надеялся скрыться под этими буквами! Он сам предоставил ищейкам инквизиции неопровержимое доказательство своего авторства…

В книге Сервет доказывал, что Христос вовсе не Бог, а всего лишь человек – основатель новой религии. Не обошел он и вопрос о душе. По Сервету, «кровь это - душа плоти» (anima ipsa est sanguis). Мозгу, как вместилищу души, автор отказывает – «…ясно, что мягкая масса мозга не место для рациональной души, поскольку он холоден и бесчувственен». «Жизненный дух берет свое начало в левом сердечном желудочке, при этом … путь крови вовсе не пролегает через перегородку сердца, как принято думать, а чрезвычайно искусным образом гонится другим путем из правого сердечного желудочка в легкие». Итак, главный труд Сервета опубликован…

Но вернемся на несколько лет назад. Так ли уж тайно создавал свой труд автор? Неужели все 13 лет Вьеннского периода ему удалось избежать дискуссий и воздержаться от попыток обсудить свои взгляды с оппонентами? Неужели не было попыток найти духовного собрата?

Злым роком Сервета стал Кальвин, познакомился с которым, он еще в далеком 1534 году в Франции, и… стали переписываться. Обращаю внимание - встречались они уже после обеих книг Сервета о Троице, но тогда это не стало препятствием для общения. Более двух десятилетий, наивный Сервет, с полным доверием, сначала стремился привлечь Кальвина на свою сторону, а потом упорно склонял к полемике. Когда всесильный Кальвин стал властителем Женевы, а Мишель до Вильнев лейб-медиком вьеннского архиепископа, переписка между ними продолжалась. Инициатива вновь исходила от Сервета. И здесь - «коса нашла на камень». Так всегда случается, когда сталкиваются убежденные упрямцы, не способные к компромиссу.

Сначала Кальвин пытался объяснить Сервету его ошибки; но постепенно его ожесточил, как еретический тезис о неправильности триединства, так и самоуверенный и менторский тон, в котором Сервет его высказывал. В конце концов, в письме к своему другу Фарелю Кальвин с презрением пишет - «К чему терять время и спорить с таким безнадежным путаником? …на слова этого индивидуума я обращаю внимание не больше, чем на крики осла (le hin-han d’une ane)».

Точки над «i» были расставлены, но Сервет не успокоился, и продолжал делать роковые шаги к пропасти. О, «святая простота»! Вместо того чтобы остерегаться Кальвина, как наиболее опасного и коварного противника, он даже посылает ему для прочтения еще не опубликованные отрывки из подготовленного им теологического труда - «Christianismi Restitiitio». Кальвин приходит в бешенство. Он пишет другу Фарелю – «Недавно Сервет написал мне и приложил к своему письму толстый том своих измышлений, утверждая с невероятной самонадеянностью, что я прочел бы там удивительные вещи. Он заявляет, что готов приехать сюда, если я этого пожелаю… Но я не хочу давать своего согласия; ибо если он приедет, то я, если я еще обладаю некоторым влиянием в этом городе, не допущу, чтобы он покинул его живым».

Осознавал ли тогда Сервет какому страшному врагу он давал компромат против себя!? Вряд ли. Прозрение пришло позже. А с этого момента его рукопись находилась в руках человека, который откровенно выразил свою враждебность по отношению к нему. Не на шутку испугавшись, Сервет пишет Кальвину - «Так как ты считаешь, что я для тебя сатана, то я кончаю. Вышли мне мою рукопись обратно, и будь здоров. Но если ты искренне веришь, что папа – антихрист, то ты также должен быть убежден, что триединство и крещение детей, которые составляют часть папского учения, являются демонической догмой».

Но на этот раз Кальвин не ответил. Еще меньше он думал о том, чтобы вернуть Сервету изобличающую рукопись. Это его оружие, это – паучья паутина, и он готов ждать, чтобы извлечь его в удобный момент. Когда-то пастор де ла Map сказал о мстительности Кальвина – «Имя, которое он однажды вписал в свою память жестким грифелем, сотрется не раньше, чем самого человека вычеркнут из книги жизни. … Молча будет хранить он в ящике стола компрометирующие письма, в своем колчане – стрелы, в своей суровой и неумолимой душе – старую, неизменную ненависть».

И момент пришел…

Еще не успела просохнуть краска на свеженапечатанных книгах, один ее экземпляр уже попал в руки Кальвина. «Женевский папа» с ужасом обнаружил, что Сервет включил в книгу и три десятка своих писем Кальвину, а это уже было опасно и для него самого.

И Кальвин, сразу же, запускает, воистину, «дьявольскую» интригу. Зачем устранять Сервета своими руками? Пусть это сделают другие. Лучше всего, если это будут враги реформаторов – «паписты» с их Великим инквизитором. Папская Инквизиция ненавидела протестантов, протестанты платили ей тем же. Но в том то и «генальность» изощренного циника Кальвина, что он пошел на сотрудничество с политическими и идеологическми оппонентами - католической инквизицией, в преследовании своего личного врага. Ох, как это созвучно современнму вопросу – «Против кого дружите?».

Создателем доноса был избран один из ближайших друзей Кальвина, сторонник протестантизма по имени Гийом (Гильом) де Три, который написал, казалось бы частное письмо родственникам, приверженцам папы. Учитывая, что в письме были указания на ересь, благочестивые католики передали церковным властям Лиона, и… кардинал срочно призвал к себе папского инквизитора доминиканца Пьера (Матье) Ори – (исполнителя приговора по замыслу Кальвина). Колесо, приведенное в движение Кальвином совершило оборот.

Но что-то произошло. Вмешался кто-то из «мира сильных». Некоторые историки считают, что архиепископ Вьенна намекнул своему лейб-медику, чтобы тот немедленно скрылся. Так это было, или нет, но когда инквизиторы прибыли во Вьенн, печатный станок исчез из типографии, где печаталась книга, рабочие заверяли, что они никогда не печатали ничего подобного, а врач Виллановус с негодованием отрицал всякую тождественность с Мигелем Серветом. Странности продолжались. Инквизиция проявила не свойственную ей снисходительность, что, впрочем, лишь подтверждает предположение, что защитила тогда Сервета чья-то влиятельная рука.

Сервет вынужден был бежать из Вьенна и, пробираясь в Италию, проездом остановился в Женеве. Он и не подозревал, что де Три – без сомнения, по настоянию Кальвина, написал еще один донос, к которому приложил письма к Кальвину, написанные рукой Сервета, и отрывки из рукописи его сочинения. Узнав о прибытии еретика в Женеву, городской совет отдал приказ об его аресте.

Игра в прятки закончилась - Кальвин должен был выйти из укрытия, где он собирался затаиться во время этого темного дела. Теперь плевать на то, что письма передадут, ненавистным ему «папистам», тем самым «папистам», которых он с кафедры ежедневно называл «слугами сатаны» и которые мучали и сжигали его собственных учеников. Но он рассчитал точно. Он, руками своего заклятого врага - Великого инквизитора, возведет на костер Сервета.

Однако, и на этот раз судьба была благосклонна к Мигелю. То ли жители любили своего врача, то ли авторитеты Церкви не захотели услужить реформатору Кальвину, но охрана Сервета оказалась откровенно небрежной. Однажды, во время прогулки, он исчез. В итоге, на рыночной площади Вьенна, вместо живого человека, «паписты» сожгли только его портрет и пять пачек книг. Утонченно разработанный Кальвоном план расправиться с противником с помощью фанатизма врагов, а самому, при этом, остаться с чистыми руками – на этот раз провалился.

То, что происходило потом, иначе чем фатализмом, объяснить невозможно.

После побега из тюрьмы Сервет на несколько месяцев бесследно исчез… Но, однажды, августовским днем, он вернулся в самый опасный для него город на земле, в Женеву, и… отправился в церковь Св. Магдалины, в которой служил паук-Кальвин, который немедленно отдал охранникам приказ схватить его при выходе из церкви. Час спустя Сервет был уже в цепях. Почему Сервет так поступил? Почему вернулся во враждебный город? Мы не знаем и никогда не сможем узнать этого.

На этот раз Кальвин, сбросив маску, обвинял своего врага сам. И он добился своего.

Конец трагедии был ужасен. В одиннадцать часов утра 27 октября в истлевших лохмотьях заключенный был выведен из подземелья. Со склоненной головой он выслушал приговор, который синдик огласил перед собравшимся народом - «Мы приговариваем тебя, Мигель Сервет, закованного, доставить в Шамиль, где предать заживо огню, и вместе с тобой рукопись твоей книги, а также уже опубликованную книгу, пока тело твое не превратится в пепел; так ты окончишь свои дни, став предостережением всем, кто задумает совершить подобное преступление».

«Кальвин сжег Мигеля Сервета. Кальвинисты воздвигли ему памятник.

Вот здесь, - говорили кальвинисты, - на этом самом месте, безвременно сгорел великий Сервет. Как жаль, что он не дожил до своего памятника! Если б он так безвременно не сгорел, он бы сейчас порадовался вместе с нами!

Но, - говорили те же кальвинисты, - он недаром сгорел. Да, да, друзья,

великий Сервет сгорел не напрасно!

Ведь если б он здесь не сгорел, откуда б мы знали, где ему ставить памятник?».

(Феликс Кривин. «Карета прошлого» )

Прошли века, и… началась настоящая циничная война за использование «бренда –Сервет». Совсем, как у классика – «Таланты лишь тогда мы любим, когда их загоняем в гроб».

В 1903 году в Женеве кальвинистами был воздвигнут монумент, с надписью – «На память о Мигеле Сервете – жертве религиозной нетерпимости своего времени, сожженном за собственные убеждения в Шампе, 27 сентября 1553 года. Воздвигнут последователями Джона Кальвина, триста пятьдесят лет спустя, на знак искупления того поступка, чтобы впредь отвергнуть всякое принуждение в вопросах веры».

Вообще-то, если быть объективным, памятник в Женеве на самом деле не был первым. Католики и тут давно опередили кальвинистов с памятником Сервету в Мадриде (Don Pedro Gonsalez de Velasco). Но памятник тот был малоизвестен, а сейчас и вообще не существует - давно разрушен.

Но вернемся во Францию. «Война памятников» продолжалась. Очередной удар католики нанесли протестантам в 1908 году в Париже, где на площади Мобер установили памятник Сервету работы скульптора Жана Бафье (Jean Baffier), причем установили его напротив памятника, сожженного там, когда-то, Доле. Прямо какой-то пантеон жертв инквизиции.

Примечательно и то, что открывали памятник Сервету 24 августа 1908 года - в честь празднования дня Варфоломеевской Резни гугенотов 1572 года, когда католики в одну ночь вырезали тысячи кальвинистов!!!

Протестанты не заставили себя долго ждать – и в том же 1908 году, ответили очередным памятником (швейцарский скульптор Clotilde Roch) в городке Annemasse (Haute-Savoie) во французских Альпах в четырех милях к юго-востоку от Женевы. На одной его стороне были начертаны слова Вольтера - «Арест Сервета в Женеве, где он не печатал и не пропагандировал свои мысли и, следовательно, не был подчинен женевским законам, нужно рассматривать как акт вандализма и нарушение международных прав», а на другой цитировали самого Сервета – «Я прошу Вас, ускорьте, пожалуйста, обсуждение моего дела. Ясно, что Кальвин желает сгноить меня в этой тюрьме для своего же удовольствия. Вши едят меня заживо. Моя одежда порвана, у меня нет даже рубашки, только протертый жилет».

Вспомним, что кальвинисты тогда пошли ученому навстречу и «решение вопроса» затягивать не стали.

Этого католики пережить не могли. Сервет принадлежит им! Очередной монумент создал скульптор И.Р. Бернард, который изваял Сервета в позе, напоминающей раба Микеланджело, с прижатой к груди книгой «Возрождение христианства». Памятник был открыт в городе Вьенн 15 октября 1911 года. Место было выбрано католиками не случайно - ведь именно там ученый был привлечен к суду Инквизиции и именно из французского Вьенна пришлось Сервету пуститься в бега, которые привели его к смерти в Женеве. Протестантское «покаяние» на фоне этого памятника временно поблекло.

Пришел период глобализации. Война перенеслась за океан. Очередной удар протестанты нанесли в Нью-Йорке - в 1929 году, когда в Бруклине, в Первой Парижской унитарной Церкви во все окно был вмонтирован мозаичный витраж с изображением Сервета.

Католики отреагировали практически немедленно. Сначала в Европе, где в 1931 году – украсили фасад дома в Villanueva de Sijena, (где родился Сервет), каменным резным медальоном, а затем и в Новом Свете, в Аргентине. Там, в 1943 году, Мендосой была воздвигнута из красного камня «Скульптура Мученичества» Мигеля Сервета.

Протестанты, после некоторой паузы, сначала в 1957 году добавили еще один витраж Сервета в церкви в Бруклине, а затем, взяли и построили…. целую унитарную церковь в Будапеште на площади им. Мигеля Сервета с мемориальными табличками ученому. Почти что Церковь Святого Сервета!? И, наконец, в 2003 году в этой церкви появился очередной памятник Сервету - медальон с горящей книгой философа.

Хотя католики к тому времени уже назвали именем Сервета пару улиц во Франции, но переплюнуть протестантов, пока что, не смогли.

Вот так и идет циничная война за право на глумление над памятью уничтоженного ученого, наивно поделившегося своими мыслями с циничным тираном.

Иногда случается, что история выбирает из миллионов людей одну-единственную жертву, чтобы на ее примере образно продемонстрировать к чему может привести столкновение мировоззрений. Особенно, если оппонентом оказывается мстительный, коварный и умный интриган.

К сожалению, интриганов – много, поэтому жертвенник, и сегодня, не остывает…

Всех фанатиков, независимо от непримиримых теологических противоречий, из за которых они резали и убивали друг друга на протяжении всей своей истории, объединяет одно странное свойство - они очень любят ставить памятники тем, кого они уничтожили. Сожженные ученые тут подходят замечательно. Сожгли их немало – немало и памятников. В Риме, на площади Кампо-ди-Фьоре, с книгой в руках склонил голову Джордано Бруно, в Париже, на площади Мобер когда-то стоял Этьен Доле (памятник исчез в период оккупации), в том же Париже - Мигель Сервет, в Тулузе на площади Салин - Джулио Чезаре Ванини… Вспомнить все остальные памятники – вряд ли удастся. Их сотни.

Сегодня к этим памятникам ходят, чтобы покаяться. Недаром их называют «жертвенниками всесожжений».

http://lekar1971.livejournal.com/51704.html

Мигель Сервет – жизнь и казнь

Мигель Сервет, испанский мыслитель, ученый, врач, родился в 1509 году в Вильянуэве, в Арагоне. Получил диплом врача и поселился в Париже. Он посвятил себя сочинению книг по философии и теологии, в которых критиковал основы христианской доктрины, в публичной полемике бросил вызов Парижскому университету, вынужден был бежать.

Судьба столкнула Сервета с могущественным женевским богословом Кальвином. В 1553 году по его доносу он был арестован, сумел бежать и был схвачен вторично в Женеве. Историю смерти Сервета изложил, как всегда, с поразительным психологическим мастерством Стефан Цвейг:

«Изолированный в своей темнице от всего света, Сервет недели и недели предается экзальтированным надеждам. По своей природе крайне подверженный фантазированию и, кроме того, еще сбитый с толку тайными нашептываниями своих мнимых друзей, он все более и более одурманивается иллюзией, что уже давно убедил судей в истинности своих тезисов и что узурпатор Кальвин не сегодня завтра под ругательства и проклятия будет с позором изгнан из города.

Тем более ужасным является пробуждение Сервета, когда в его камеру входят секретари Совета и один из них с каменным лицом, обстоятельно, развернув пергаментный список, зачитывает приговор. Как удар грома, разражается этот приговор над головой Сервета. Словно каменный, не понимая, что произошло нечто чудовищное, слушает он объявляемое ему решение, по которому его уже завтра сожгут заживо как богохульника.

Несколько минут стоит он, глухой, ничего не понимающий человек. Затем нервы истязаемого человека не выдерживают. Он начинает стонать, жаловаться, плакать, из его гортани на родном испанском языке вырывается леденящий душу крик ужаса: «Misericordia!» («Милосердия!») Его бесконечно уязвленная гордость полностью раздавлена страшным известием; несчастный, уничтоженный человек неподвижно смотрит перед собой остановившимися глазами, в которых нет искры жизни.

И упрямые проповедники уже считают, что за мирским триумфом над Серветом придет триумф духовный, что вот-вот можно будет вырвать у него добровольное признание в своих заблуждениях.

Но удивительно: едва проповедники слова Божьего касаются сокровеннейших фибр души этого почти мертвого человека - веры, едва требуют от него отречения от своих тезисов, мощно и гордо вспыхивает в нем прежнее его упорство. Пусть судят его, пусть подвергают мучениям, пусть сжигают его, пусть рвут его тело на части - Сервет не отступится от своего мировоззрения ни на дюйм...

Резко он отклоняет настойчивые уговоры Фареля, спешно приехавшего из Лозанны в Женеву, чтобы вместе с Кальвином отпраздновать победу; Сервет утверждает, что земной приговор никогда не решит, прав человек в божеских вопросах или не прав. Убить - не значит убедить».

Перед смертью Сервет попросил свидания со своим обвинителем - Кальвином. Не для того, чтобы просить о помиловании, а чтобы просить о прощении в подлинно христианском смысле. Кальвин оказался настолько напыщенно высокомерным, что фактически не понял, о чем идет речь. Он по-прежнему требовал, чтобы Сервет признал его богословскую правоту.

«Конец ужасен, - пишет Цвейг. - 27 октября 1553 года в одиннадцать утра приговоренного выводят в лохмотьях из темницы. Впервые за долгое время и в последний раз глаза, на веки вечные отвыкшие от света, видят небесное сияние; со всклокоченной бородой, грязный и истощенный, с цепями, лязгающими на каждом шагу. Идет, шатаясь, обреченный, и на ярком осеннем свету страшно его пепельное одряхлевшее лицо.

Перед ступенями ратуши палачи грубо, с силой толкают с трудом стоящего на ногах человека... он падает на колени. Склоненным обязан он выслушать приговор, который заканчивается словами: «Мы, синдики, уголовные судьи этого города, вынесли и излагаем письменно наше решение, согласно которому, тебя, Мигель Сервет, мы приговариваем в оковах быть доставленному на площадь Шампань, привязанному к столбу и заживо сожженному вместе с твоими книгами, писанными и печа-танными тобой, до полного испепеления. Так должен ты закончить свои дни, чтобы дать предостерегающий пример всем другим, кто решится на такое же преступление».

В смертельном страхе подползает Сервет на коленях к членам магистрата и умоляет их о малом снисхождении - быть казненным мечом, чтобы «избыток страданий не довел его до отчаяния». В этот момент между судьями и человеком на коленях появляется Фарель. Громко спрашивает он приговоренного к смерти, согласен ли тот отказаться от своего учения, отрицающего триединство. Но... Сервет вновь решительно отказывается от предложенного торга и повторяет ранее сказанные им слова, что ради своих убеждений готов вытерпеть любые муки.

Не унимается идущий рядом с осужденным Фарель. Беспрерывно, не умолкая ни на минуту, уговаривает он Сервета в последний час признать свои заблуждения... И, услышав истинно набожный ответ Сервета, что, хотя ему мучительно тяжело принимать несправедливую смерть, он молит Бога быть милосердным к его, Сервета, обвинителям, догматик Фарель приходит в неистовство: «Как?! Совершив самый тяжкий из возможных грехов, ты еще оправдываешься? Если ты и впредь будешь так же себя вести, я предам тебя приговору Божьему и покину, а ведь я решился было не покидать тебя до последнего твоего вздоха».

Но Сервет уже безмолвен. Беспрестанно, как бы одурманивая себя, этот мнимый еретик бормочет: «О Боже, спаси мою душу, о Иисус, сын вечного Бога, прояви ко мне милосердие». На площади, где должна свершиться казнь, он еще раз становится на колени, чтобы сосредоточиться на мыслях о Боге. Но из страха, что этот чистый поступок мнимого еретика произведет на народ впечатление, фанатик Фарель кричит толпе, указывая на благоговейно склонившегося (Сервета):

«Вот вы видите, какова сила у сатаны, схватившего в свои лапы человека! Еретик очень учен и думал, вероятно, что вел себя правильно. Теперь же он находится во власти сатаны, и с каждым из вас может случиться такое!»

Между тем уже дрова нагромождены возле столба, уже лязгают железные цепи, которыми Сервета привязывают к столбу, уже палач опутал руки приговоренному, тихо вздыхающему: «Боже мой! Боже мой!»

Фарель все еще надеется, что при виде места своих последних мучений Сервет признает истину Кальвина единственно верной.

Но Сервет отвечает: «Могу ли я делать иное, кроме как говорить о Боге?»

Теперь очередь страшной работы другого палача - палача плоти. Железной цепью Сервет привязан к столбу, цепь обернута вокруг истощенного тела несколько раз. Между живым телом и жестко врезавшимися в него цепями палачи втискивают книгу и ту рукопись, которую Сервет некогда послал Кальвину, чтобы иметь от него братское мнение о ней; наконец, в издевку надевают ему позорный венец страданий - венок из зелени, осыпанной серой. Этими ужасными приготовлениями работа палача завершена.

Пламя вспыхивает со всех сторон. Вскоре дым и огонь скрывают страдания привязанного к столбу тела, но непрерывно из огня, медленно пожирающего живое тело, слышны все более пронзительные крики нестерпимых мук, и наконец раздается мучительный, страстный призыв о помощи: «Иисус, сын вечного Бога, сжалься надо мной!»

Два часа длится эта неописуемо жуткая агония смерти. Затем огонь, насытившись, спадает, дым рассеивается.

Кальвин на казни не присутствовал. Он предпочел остаться дома, в своем рабочем кабинете.

Книга, сгоревшая вместе с Серветом, вышла в свет за несколько месяцев до казни во Вьенне, во Франции. Название ее было «Восстановление христианства». Распространиться она не успела. Палачи сожгли весь тираж, и долгое время считалось, что произведение не сохранилось. Однако спустя много лет один экземпляр был обнаружен в Англии. Книга переходила из рук в руки, пока не была приобретена парижской Национальной библиотекой.

На том месте, где сгорел Сервет, в 1903 году протестанты поставили ему памятник.

http://www.itishistory.ru/1i/14_kazni_25.php

«Почтительные и признательные сыновья Кальвина, нашего великого преобразователя, совершившего ошибку, которая была ошибкой его века, и горячо преданные свободе совести, мы в соответствии с истинными принципами Реформации и Евангелия, воздвигли этот памятник в знак раскаянья».

http://reformed.org.ru/publ/kalvin-i-servet

В 1531 году вышел в свет его трактат «Об ошибках троичности», а через год - второй трактат «Две книги диалогов о Троице», ставший ответом на полемику в связи с его первой работой. Антитринитарные взгляды Сервета вызвали протест как в католическом, так и в протестантском мире, и он был вынужден скрываться, приняв имя Михаила Виллановануса (Мишель Вильнев).

После 1532 года Сервет поселился в Лионе . В этот период он написал комментарии к новому изданию «Географии» Птолемея , в котором, в частности, восстановил забытый приоритет Колумба в открытии Нового света. В 1535-1538 годах изучал медицину в Парижском университете. Его астрологические занятия вызвали недовольство профессоров университета, дело рассматривалось Парижским парламентом, после чего Сервет был вынужден бежать из города. Он жил в различных городах Франции, занимаясь под чужим именем врачебной практикой. После 1540 года стал личным врачом архиепископа Пьера Пальмье во Вьенне . Переписка с Кальвином , которую Сервет вёл в течение нескольких лет, выявила полное несогласие их во взглядах, и Кальвин причислил Сервета к числу злейших врагов христианской религии.

В 1553 году во Вьенне анонимно вышел главный труд Сервета «Восстановление христианства» («Christianismi Restitutio »), содержащий основы его антитринитарной «рациональной теологии». Цель Сервета - «восстановить христианство», которое, по его мнению, одинаково ложно толкуется католиками и реформаторами. Полный её заголовок гласит:

«Восстановление христианства, или обращение к апостольской церкви вернуться к её собственным началам, после того как будет восстановлено познание Бога, вера в Христа нашего искупителя, возрождение, крещение а также вкушение пищи Господней. И после того как для нас вновь, наконец откроется царствие небесное, будет даровано избавление от безбожного Вавилона, и враг человеческий с присными своими будет уничтожен.»

Гуго Глязер, Исследователи человеческого тела от Гиппократа до Павлова, с. 82.

В своем труде Сервет отрицает догмат о Троице . Бог, считает он - един и непознаваем, но открывается человеку в Слове и Духе. Сервет не признает Слово и Дух ипостасями, а только модусами самовозвещения и самосообщения Божества. О Христе Сервет мыслит как о Сыне Божием, при этом утверждает, что душу Христа составило соединение Святого Духа, который есть божественное дыхание, с дыханием земной, сотворенной жизни. Сходясь с анабаптистами относительно неправильности крещения малолетних, Сервет полагает, что крещение сообщает человеку дух Христа. Рассматривая понятие души, Сервет попытался дать представление о крови как обиталище души, и при этом впервые в Европе описал малый круг кровообращения .

«Чтобы уразуметь это, нужно сначала понять, как производится жизненный дух (vitalis spiritus )… Жизненный дух берет своё начало в левом сердечном желудочке, при этом особое содействие производству жизненного духа оказывают легкие, так как там происходит смешение входящего в них воздуха с кровью, поступающей из правого сердечного желудочка. Этот путь крови, однако, вовсе не пролегает через перегородку сердца, как принято думать, а кровь чрезвычайно искусным образом гонится другим путём из правого сердечного желудочка в легкие… Здесь она смешивается с вдыхаемым воздухом, в то время как при вдыхании кровь освобождается от сажи… После того, как через дыхание легких кровь хорошо перемешана, она, наконец, снова притягивается в левый сердечный желудочек.» ()

Гуго Глязер, Исследователи человеческого тела от Гиппократа до Павлова, с. 83.

Таким образом, в работе Сервета было уточнено бытовавшее среди врачей более 1300 лет ошибочное представление Галена о переходе крови из правого желудочка в левый через сердечную перегородку. Приоритет Сервета в изучении кровообращения считался неоспоримым до тех пор, пока в 1929 году в Дамаске не была найдена рукопись арабского врача Ибн-ан-Нафиса с описанием лёгочного кровообращения. Прямые текстовые совпадения в описаниях Сервета и Ибн-ан-Нафиса позволяют предполагать знакомство Сервета с текстом его арабского предшественника.

Книга Сервета была признана еретической, а весь тираж её уничтожен. Книга вышла с инициалами M. S. V., что позволило инквизиции установить авторство Сервета. Он был арестован, но ему повезло. Во время судебного процесса бежал из тюрьмы и был заочно приговорён к смерти. После удачного побега Сервет направился в Женеву и неосмотрительно посетил богослужение в церкви Кальвина, где был узнан и арестован. Несколькими годами ранее, Сервет настойчиво писал Кальвину в Женеву. Тот отправил ему свои «Наставления в христианской вере», которые Сервет отправил обратно с оскорбительными заметками на полях.

Существуют разногласия в отношении роли Жана Кальвина в смерти Сервета. Некоторые считают Кальвина кровожадным палачом, беспощадно разделавшимся с несчастным Серветом. Другие говорят, что Кальвин и его друзья уговаривали Сервета отречься от своих анти-тринитаристских взглядов. Когда эти попытки оказались напрасны, все швейцарские кантоны посоветовали женевским «инквизиторам» казнить Сервета. Кальвин просил заменить сожжение на более гуманную казнь (мечом), но вышло иначе. Сервет был сожжен на костре 27 октября 1553 г., так и не поддавшись требованиям палачей признать Иисуса Христа вечным Сыном Божьим.

Сервет вошёл в светскую историю прежде всего как первая жертва протестантского фанатизма, и его смерть положила начало многовековой дискуссии о свободе совести. Первым трудом на эту тему был трактат известного итальянского гуманиста Себастьяна Кастеллио «О еретиках» (1554). Вольтер писал в «Опыте о нравах», что казнь Сервета произвела на него большее впечатление, чем все костры инквизиции.

Память

• Памятники Сервету установлены в Женеве (1903 г.) и Париже (1908 г).
• Именем Сервета названа в Женеве.

Напишите отзыв о статье "Сервет, Мигель"

Примечания

Литература

• .
• Будрин Е. М. Сервет и его время. - Казань, 1878.
• Михайловский В. Сервет и Кальвин. - М., 1883.
• Новая философская энциклопедия / Институт философии РАН. - М.: Мысль, 2001.
• Горбатов Д. // Лебедь: независимый альманах. - 2005. - № 452 (20 ноября) .
• Bainton R. H. Hunted Heretic. A life and death of Michael Servetus. - Boston, 1953.
• Baron Fernandez J. Miguel Servet. Su vida y su obra. - Madrid, 1970.
• Savonarole. Michel Servet. Les grandes proces d’histoire. - Paris, 1979.
• Gordon Kinder A. Michael Servetus. - 1989.
• Гуго Глязер Исследователи человеческого тела от Гиппократа до Павлова - М:. Медгиз, 1956. - 244 с.

Ссылки

• - статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание)
• - статья из Философской энциклопедии
• Клот Л. . Наша Газета (31 марта 2009). Проверено 13 августа 2012. .

Отрывок, характеризующий Сервет, Мигель

– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.

На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l"Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь. – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов, – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ, молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C"est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.

Мигель Сервет: От легочного пути кровообращения до дороги на костер

Средневековье было не лучшим временем для научных открытий: подтвердить их строгими доказательствами зачастую не удавалось, традиция требовала отсылок к признанным авторитетам, а за новаторами внимательно следила инквизиция. В средние века "звание ученого скорее вело на костер, нежели в Академию. И они шли, вдохновленные истиной", - писал Герцен.

Знания, полученные из книг и манускриптов, а также путем наблюдений и собственного опыта, перемешива-

лись в головах средневековых ученых с безосновательными суждениями и суеверием. Но несмотря на писаные и неписаные запреты научный прогресс было не остановить. В медицине он во многом был обусловлен дарованной врачам к концу средневековья возможностью регулярно анатомировать тела умерших. Это позволило Андреасу Везалию в 1543 году выпустить фундаментальный труд "Строение человеческого тела", поставивший под угрозу авторитет канонизированного Церковью Галена. Наградой автору было лишение его

Тропой Прометея

Слева направо: портрет Сервета. Гравюра Кристофера ван Сичема младшего. 1607 г.; "Сервет в тюрьме Женевы". Рисунок Пабло Пикассо. 1904 г.; памятник Сервету в городе Анмас скульптора Клотильды Рош. 1908 г.; "История кардиологии". Фрагмент фрески Диего Ривейры. 1946 г.; "Сервет". Рисунок Хосе Луиса Кано. 1993 г.

кафедры Падуанского университета и приговор к смертной казни от испанской инквизиции, замененный по настоянию короля Испании паломничеством в Иерусалим (из которого Андреасу не суждено было вернуться). "Мне не от чего отрекаться, - считал Везалий. - Я не научился лгать. Никто больше меня не ценит всё то хорошее, что имеется у Галена, но когда он ошибается, я поправляю его". И хотя Везалий не исправил многих ошибок Галена в описании кровообращения и нервной системы, его книга открыла новую главу в истории медицины.

Обучаясь на медицинском факультете Парижского университета, Везалий изучал анатомию вместе с Мигелем Серветом. Сервет в отличие от Везалия использовал приобретенные медицинские познания не только для терапии, но и в качестве аргументации к своим теологическим построениям. О том, к чему это привело, мы и поговорим.

Мигель Сервет собирался стать священником, но выбрал медицину, так как последняя предоставляла больше возможностей для опровержения укоренившихся догм. Он обладал неукротимым духом, выдающимися способностями и стремлением всячески пополнять образование. После публикации антитринитарианских трактатов, где он назвал Троицу плодом воображения и обвинил Церковь в пропаганде "тройственного Бога", Серве-ту пришлось оставить должность при испанском дворе и спешно покинуть родину. "Все тринитарии на самом деле атеисты", - считал Сервет. Испанская инквизиция имела другое мнение.

Сервет перебрался во Францию и под именем Мишеля Виллановануса получил несколько ученых степеней в Тулузе и Париже, в том числе по медицине. В 1535 году в Лионе Сервет выпустил "Географию" Птолемея со своими обширными комментариями и множеством карт. Описания открытой Америки и плаваний Колумба в этом труде сопровождались первым печатным указанием на приоритет Колумба в открытии нового континента и на историческую ошибку, в результате которой Новый Свет назван в честь Америго Веспуччи.

В Париже Сервет так увлекся астрологией, что даже издал в 1538 году труд "Апология астрологии". Эти его занятия вызвали столь сильное неудовольствие парижских властей, что Мигелю вновь пришлось спасаться бегством. Начав в провинции медицинскую практику, Сервет подолгу не задерживался на одном месте. За время скитаний он опубликовал сочинение "О применении микстур", написанное в русле средневековой традиции. В начале 1540-х годов Сер-вету удалось получить должность личного врача вьеннского архиепископа. Во Вьенне в 1553 году под инициалами M.S.V. вышел главный труд Сервета "Восстановление христианства", подытоживший его многолетние изыскания в различных областях знаний. Единственными критериями истины он признавал Библию и разум. В работе подчеркивалась необходимость радикального пересмотра всей религиозной догматики начиная с тринитарного учения. Кроме того, Сервет высказал множество идей, которые никак не могли понравиться адептам ортодоксального христианства.

В 5-й главе "Восстановления христианства" Сервет говорит о Святом Духе, полагая его связующим звеном между Богом и человеком, а не ипостасью Троицы. Переходя далее к описанию души, автор согласно Библии отыскивает ее в крови и заодно дает представление о движении крови в ор-

Сверху вниз: "Смерть Мигеля Сервета I" и "Смерть Мигеля Сервета II". Картины Пирлы Бауласа. 2004 г.

I АСТМА и АЛЛЕРГИЯ 2012/3

Тропой Прометея_

ганизме. Мозгу как вместилищу души Сервет отказывает: "Ясно, что мягкая масса мозга не место для рациональной души, поскольку он холоден и бесчувствен. <...> Жизненный дух берет свое начало в левом желудочке сердца, и легкие очень способствуют его зарождению. <...> Он рождается из происходящего в легких смешения вдыхаемого воздуха с произведенной слабой кровью, которую правый желудочек сердца передает левому. Происходит же эта передача не через среднюю стенку сердца, как обычно считают, но большим усилием из правого желудочка сердца, длинным путем через легкие, приводится в движение слабая кровь, подготавливается легкими, становится золотой и перегоняется из артериальной вены в венозную артерию".

Везалий в "Строении человеческого тела" подал мысль о невозможности прохождения крови через среднюю стенку сердца (на чем настаивал Гален), а Сервет развил мысль своего товарища. Еще через несколько лет ученик Везалия Реальдо Коломбо привел научные доказательства этой гипотезы, которые позже положил в основу своей концепции отец физиологии Уильям Гарвей. Но приоритет в открытии малого (легочного) круга кровообращения следует отдать арабскому медику Ибн ан-Нафису, который еще во второй половине XIII века в своем комментарии к трактату Ибн-Сины дал представление о движении крови из правой половины сердца через легкие к его левой половине. Возможно, Везалий и Сервет были знакомы с трудом Ибн ан-Нафиса, фрагмент перевода которого на латынь дошел до нас. В любом случае, в научный обиход гипотеза вошла без участия Сервета, так как сразу же после издания "Восстановления христианства" книга была запрещена инквизицией и вместе с изображением автора сожжена. Чудом сохранились лишь три ее экземпляра. Сервету же опять удалось спастись бегством. Считается, что каждый его побег не обходился без помощи высокопоставленных лиц.

Ускользнув от инквизиции, Сервет намеревался искать убежище в Италии, но вместо этого оказался в Женеве, где удача ему изменила. В молодости, учась в Парижском университете, он познакомился с Жаном Кальвином и долгое время с ним переписывался. Объединенные идеей о необходимости реформации Католической церкви, поначалу собеседники спокойно обсуждали теологические вопросы. Но впоследствии между ними пролегла пропасть. Кальвин, не терпевший ничьих поучений, получив в середине 1540-х годов письмо от Сервета с предложением устроить диспут в Женеве, пишет своему ближайшему другу: "Недавно Сервет написал мне и приложил к своему письму толстый том своих измышлений, утверждая с невероятной самонадеянностью, что я прочел бы там удивительные вещи. Он заявляет, что готов приехать сюда, если я этого пожелаю. <...> Но я не хочу давать своего согласия; ибо если он приедет, то я, если я еще обладаю некоторым влиянием в этом городе,

не допущу, чтобы он покинул его живым". Столкнувшись с враждебностью Кальвина, Сервет пишет ему вновь: "Так как ты считаешь, что я для тебя сатана, то я кончаю. Вышли мне мою рукопись обратно и будь здоров. Но если ты искренне веришь, что папа - антихрист, то ты также должен быть убежден, что триединство и крещение детей, которые составляют часть папского учения, являются демонической догмой".

На этом их переписка прекратилась, но когда Сервет выпустил свое "Восстановление христианства", куда дерзнул включить три десятка своих писем к Кальвину, ненависть последнего вспыхнула с новой силой. Исследователи считают, что именно по заказу Кальвина одним из его ближайших друзей-протестантов был написан донос на Сервета в католическую инквизицию, в котором раскрывалось имя автора крамольной книги. Когда же Сервет бежал и очутился в Женеве, Кальвин приложил все усилия, чтобы задержать его и предать суду, в котором сам выступил обвинителем.

Женевский суд из трех десятков обвинений оставил только два: антитринитарианство и несогласие с крещением младенцев. Дальше в ходе процесса лишь уточнялось, богохульник и мятежник Сервет или же еретик. Кальвин пытался представить Сервета богохульником с тем, чтобы дело приобрело гражданский, а не религиозный характер. Ведь если б Сервета признали еретиком, а тот бы вдруг раскаялся, его по старой традиции могли бы приговорить к изгнанию. Но Сервет не стал раскаиваться, и его как нераскаявшегося еретика приговорили к сожжению на медленном огне.

"Мне представляется жестоким убивать людей под предлогом того, что они заблуждаются в толковании какого-либо положения, ибо известно, что даже избранные впадают в заблуждения", - так считал Сервет, до самого последнего мгновения надеявшийся на очередное чудесное спасение. Убийство ученого вызвало широкий резонанс по всей Европе. Себастьян Кастелио в 1554 году выпустил памфлет "Следует ли преследовать еретиков", в котором резко протестовал против казни Сервета: "Убить человека никогда не означает защитить учение, нет, это означает лишь одно - убить человека". На Вольтера, по его словам, казнь Сервета произвела большее впечатление, чем все костры инквизиции. Он писал: "Арест Сервета в Женеве, где он не печатал книг и не пропагандировал свои мысли и, следовательно, не был подчинен женевским законам, нужно рассматривать как акт вандализма и нарушение международных прав".

Процесс над Серветом не только заклеймил Кальвина как христианского фанатика, но и заложил основы для того, чтобы понятием о свободе совести пропиталось законодательство многих стран. Надпись на памятнике Сервету во французском городе Анмас гласит: "Он был непоколебим в своих убеждениях. Ради истины он пожертвовал жизнью".

«Неисправимый» Мигель Сервет

Мигель Сервет родился в 1511 году в Испании, в семье нотариуса, ревностного католика. Отец его был достаточно образованным человеком и стал первым учителем для сына, а потом отдал его в школу. Учителя высоко оценивали способности подростка, который выделялся среди других учеников необыкновенной памятью (он овладел латынью, греческим и еврейским языками), живостью воображения и сердечностью. Когда Мигелю исполнилось 15 лет, отец отправил сына в Тулузский университет, чтобы тот приобрел там профессию юриста. Сервет был пытливым, старательным и упорным студентом, именитые профессора замечали его усердие и прочили ему успех в будущем, однако обстоятельства сложились иначе.

Мигель Сервет. Гравюра XVI в.

В Тулузе студент М. Сервет познакомился с Хуаном Кинтаной – духовником и секретарем испанского короля Карла V, и тот стал покровительствовать духовной карьере юноши. Тулузский университет в первой половине XVI века был не только научным центром, но и ареной острой идеологической борьбы между католиками и протестантами, хотя о свободной полемике не могло быть и речи. Строгий надзор инквизиции не создавал даже видимости свободы, но именно в этом университете Сервету удалось познакомиться с учениями различных направлений христианства. Знание языков позволяло ему читать Ветхий и Новый Заветы в оригинале и сравнивать различные переводы.

При самом усердном изучении Библии М. Сервет пришел к совершенно неожиданному для себя открытию: чем больше вчитывался он в тексты Священного Писания, тем отчетливее видел, что все, чему он раньше свято верил, рассеивается как туман. Он боялся признаться себе, что теряет веру в божественное происхождение Библии. Сомнения одолевали юношу и терзали его сердце. Умолчать о них и пойти против своей совести? Всей душой он был на стороне М. Лютера, У. Цвингли и других реформаторов Церкви, но быть вместе с ними не мог, потому что видел и их заблуждения. Не довольствуясь устными высказываниями, Сервет решил открыто и откровенно написать о том, о чем думал…

В 1531 году он опубликовал трактат «Об ошибках учения о Троице», и уже одного названия хватило бы, чтобы отправить автора на костер. И строгие католики, и ревностные протестанты восприняли эту книгу как произведение весьма вредное, сам же Сервет в предисловии писал, что берется восстановить апостольское учение в его первоначальной чистоте и освободить главный догмат христианства от того, что было, на его взгляд, выдумкой схоластов и только запутывало существо вопроса. Суждения его основывались на тщательном изучении оригинальных текстов Священного Писания, где нет упоминаний о Святой Троице, божественных ипостасях и соотношении лиц в Боге. В своем трактате Сервет утверждал, что Иисус Христос рожден во времени от Бога и Девы: Он – Бог по благодати, то есть человек – носитель божественной мудрости. Бог по природе своей – один, Он – единая субстанция, в которой существуют два соотношения – Дух и Слово. Сам в Себе Бог непостижим, и постичь Его можно только через Слово – Иисуса Христа. Слово – глас Божий, известный порядок в Боге, посредством которого Богу угодно открывать тайны Своей божественности. Слово сделалось плотью, то есть Бог открыл Свои предначертания. Святой Дух – не есть сам по себе какое-либо существо, но Бог есть дух, когда освящает нас, когда дает нам Свой дух. Святой Дух просвещает и освящает человеческое сердце через слово Христа.

После выхода в свет книги «Об ошибках учения о Троице» Сервет вынужден был покинуть Испанию. В 1532 году под именем Михаила Вилланова он появился в парижском колледже Кальви. Но, изменив имя, Сервет не изменил своим убеждениям. В Париже он сосредоточил свои интересы на изучении естественных наук, математики и медицины; не пропускал ни одной лекции знаменитых профессоров, изучал труды древних мыслителей и современных ему естествоиспытателей, участвовал в ученых диспутах. Но нужда не давала ему возможности всерьез заняться наукой, и тогда он решил найти работу, чтобы сносно существовать и заняться любимым делом.

Работа нашлась в Лионе, где Сервета приняли корректором в типографию, издававшую самые различные научные труды.

Через год после первого трактата он издал сочинение «Два диалога о природе и четыре главы о справедливости царства Христова», которое отличается от его предыдущей книги. Не отходя от своих принципиальных позиций, ученый делает значительный шаг в сторону пантеизма: в этом труде образ христианского Бога-Отца у него постепенно расплывается, превращается в нечто бесконечное, неведомое и непознаваемое. Произнося при сотворении мира слова «Да будет!», Бог произвел как бы дуновение, и только с этим дуновением явился Дух Божий, но не прежде. Слово (или Сын) – есть образ, в котором мы постигаем Бога: первый раз Слово явилось в творении, второй раз воплотилось в Иисусе Христе.

Сервет даже не предполагал, какой переполох вызовут его сочинения в среде духовенства. И католики, и протестанты, и кальвинисты – все потребовали, чтобы нечестивца подвергли самому суровому наказанию. Книги Сервета были преданы огню, вольнодумца шельмовали на диспутах, а потом и вовсе отлучили от церкви.

В Лионе Сервет серьезно увлекся медициной, и интерес к этой науке зашел у него так далеко, что он снова решил перебраться в Париж с его богатейшими библиотеками. Теперь он мог себе это позволить, так как скопил достаточно денег, чтобы некоторое время заниматься тем, чем желал, и не думать каждый день о куске хлеба.

Свои занятия Сервет начал в ломбардской коллегии университета, усиленно занимался анатомией, и М. Вилланову были присуждены сразу две степени – доктора медицины и магистра искусств. Старейшие профессора поздравляли своего нового коллегу, а он думал лишь о том, что наконец-то обретет независимость и будет читать лекции, заниматься собственными исследованиями и писать.

Однако в действительности перспективы оказались не такими радужными. Сервет стал читать лекции по географии, математике и астрономии, но стоило ему отойти от установленных традиций и высказать собственные представления по тому или иному вопросу, как это вызвало резкое недовольство университетского начальства. Сервету предложили оставить подобные вольности и излагать учение, одобренное Церковью. От магистра и доктора ждали смирения, а он выпустил язвительный памфлет, в котором обрушился на невежд в науке, назвав их «заразой мира». Парижский парламент потребовал изъять памфлет М. Вилланова, а от него самого – публично извиниться за свое дерзкое сочинение. Но Сервет не стал извиняться, и потому ему пришлось покинуть Париж.

Он поселился в небольшом городке Шалье, расположенном неподалеку от Лиона, а потом перебрался во Вьенн, где ему была предоставлена частная практика. В этом городе Сервет прожил 12 лет, и десять из них были отданы работе над сочинением «Восстановление христианства», в котором он развил идеи своего юношеского трактата «Об ошибках учения о Троице». Он категорически отрицал учение о Святой Троице, обличал протестантов, которые оправдывали веру, не связанную с добрыми делами; славил «милосердие, поднимающее человека до божества – вечное по своему характеру и способствующее достижению будущего века». Что же касается споров между католиками и протестантами, то они беспочвенны, так как заблуждаются и те и другие. Надо говорить о такой религии, которая не совершала бы насилия над разумом, не сковывала бы творческие силы человека, давала бы ученым возможность свободно изучать природу.

В устройстве Римской церкви Сервет видел одни только недостатки и злоупотребления и в ветхозаветной истории находил много примеров, служивших ее прообразом: развращенный Вавилон, Содом и Гоморра, царствование Антиоха и Иеровоама, которые довели колен Израилевых до идолопоклонства; царствование Навуходоносора, разорившего Святой город Иерусалим, и т. д. После такой критики Католической церкви Сервет отверг значение ее обычаев и постановлений, однако много недостатков находил он и в протестантской церкви. По его мнению, она тоже удалилась от первоначальной церкви апостольской, но особенно укорял он реформаторов за презрение добрых дел.

Отрывки из своего «Восстановления христианства» Сервет отправил Ж. Кальвину. Один из столпов протестантизма пришел в неистовый гнев: значит, этот вольнодумец не образумился и опять дерзновенно высказывает свои сомнения в божественности христианских догматов, отрицает право церкви говорить от имени Бога… И через подставных лиц Ж. Кальвин послал донос лионской инквизиции. В апреле 1553 года Сервета арестовали и бросили в одиночную камеру городской тюрьмы Вьенна, которая располагалась на возвышенном месте. Четыре стены и маленькое окошко под потолком, до которого почти невозможно было дотянуться рукой, – таким отныне стало жилище М. Сервета. Допросы утром и вечером, обвинения в ереси, за которыми следовало сожжение на костре. Он пытался доказать свою правоту, но инквизиторы не склонны были выслушивать его доводы: для них он – еретик, которого следует осудить на казнь.

К тюрьме примыкал сад, в котором именитым заключенным разрешалось совершать прогулки. Сад был обнесен стеной, но против нее в одном месте была куча земли, а прямо к стене примыкала небольшая улочка, ведущая к Роне. Крыши двух-трех построек находились близко от тюремной стены… Утром 7 апреля Сервет попросил у тюремщика ключ от сада. Было рано, на узнике был надет ночной халат, и стражник решил, что тому не спится, он хочет прогуляться, и дал ему ключ. Сервет подождал некоторое время, пока стражник удалится, потом, сложив под деревом халат, побежал к стене, перелез через нее и благополучно добрался до реки.

Обнаружив бегство еретика, власти обыскали все расположенные рядом дома, но даже самые тщательные розыски по всем городам Франции не дали результата. Однако 17 июня 1553 года суд над М. Серветом все же был устроен: скамья, на которой должен был бы находиться подсудимый, пустовала, но приговор ему был вынесен. Суд постановил предать Михаила Вилланова, выступившего против христианского учения, сожжению живым на медленном огне, а пока были сожжены кукольное изображение еретика и пять тюков с экземплярами книги «Восстановление христианства».

А М. Сервет скрывался в это время у друзей, хотя положение его было отчаянным: в любой католической стране его ждала кара, объявленная судом города Вьенна. Он не мог появляться на улицах, и, казалось, не было на земле места, где бы он мог чувствовать себя в безопасности. Он покинул Францию и направился в Италию, но по дороге посетил Женеву, где не было инквизиции. Пускай они расходятся с Ж. Кальвиным во взглядах, но не пойдет же тот по стопам инквизиторов… Однако Сервет не знал, что, осуждая инквизиторов, Ж. Кальвин проявлял не меньшую жестокость по отношению к тем, кто отвергал его собственное учение и шел против его воли.

Едва Сервет появился в Женеве, как Ж. Кальвин тут же опознал его, и женевская консистория «сочла правильным заключить Сервета в тюрьму, дабы лишить возможности и далее отравлять мир своей ересью и богохульством, поскольку он известен как человек неисправимый и безнадежный». Те же четыре стены, то же маленькое окошко под потолком и тот же неусыпный надзор тюремщика в узкий глазок двери, обитой железом… Но по законам Женевы обвинитель тоже должен был находиться в тюрьме до тех пор, пока не доказана вина обвиняемого. Однако Ж. Кальвин препоручил обязанности обвинителя своему секретарю Никола де ля Фонтену, который представил на суд написанный рукой реформатора донос на Сервета.

Снова начались расследования и мучительные допросы, вновь от Сервета потребовали, чтобы он отрекся от своих взглядов, вновь начались споры между обвинителем и обвиняемым, которому было предъявлено 49 обвинений: в подрыве устоев христианской религии, отождествлении Бога с природой, выступлениях против Троицы, поддержке мятежных крестьян и т. д. Его обвиняли даже в том, что он бежал от суда католиков… Сервет опровергал все обвинения, заявляя, что выступал не против христианской веры, а за освобождение этого учения от всех извращений, которые внесли в него люди, слишком заботящиеся о своем земном благополучии. Он выступал не против Церкви вообще, а против той Церкви, которая душит свободную мысль и всякое стремление к познанию истины, если эта истина расходилась с установленными догматами. Судьи оказались в затруднении, так как ничего не могли возразить ему. И тогда на судебное заседание пришел сам Ж. Кальвин, но и ему не удалось разбить доводы Сервета. И тогда он обвинил его в подрыве государственных устоев, что могло вызвать серьезные политические последствия. Опровергнуть такое обвинение оказалось не так-то просто…

Проходили дни, недели, месяцы; судьи колебались и не решались вынести Сервету смертный приговор, не желая брать на себя такую ответственность. Но Кальвин, никогда не прощавший своих врагов, был непреклонен; ему удалось навязать суду свою точку зрения, и тот приговорил Сервета к сожжению. Тем не менее Кальвин решил проявить «милосердие»: он выступил против столь жестокого приговора и настаивал на том, чтобы преступнику отрубили голову. На этот раз «немилосердными» оказались судьи…

Ранним утром 27 октября 1553 года на улицах Женевы, ведущих от городской тюрьмы к холму Шампель, начали собираться люди. Стоя группами, они обсуждали предстоящее событие – сожжение еретика, осмелившегося критиковать святое учение. Ждать пришлось долго: только около полудня отворились массивные ворота тюрьмы, и в сопровождении алебардщиков вышел изможденный, скованный цепями человек в изорванной одежде. Сервет с трудом поднял руку, прикрывая ладонью глаза, много дней не видевшие дневного света. А потом жадно вдохнул воздух и покачнулся, опьяненный его свежестью… С трудом сделал шаг: свинцовая тяжесть сковала измученное пытками тело, но он стиснул зубы и медленно пошел по мостовой. Никто не должен был видеть, как ему тяжело: он не склонял головы, когда тюремщики терзали его, требуя раскаяться в грехах, не склонит ее и в свой смертный час…

Сервет медленно шел, чувствуя на себе взгляды сотен людей, которые собрались здесь по воле Ж. Кальвина. Но среди злобных и гневных взглядов Сервет видел и сочувствующие. А сзади все раздавался громкий шепот сопровождавшего его пастора Фареля: «Одумайся! Отрекись! Покайся!»… В ответ он только отрицательно качал головой, и спекшиеся от жажды губы еле слышно произнесли одно слово: «Нет!» У подножия холма Шампель бурлила людская толпа, на почетных местах восседали члены суда, но Ж. Кальвина среди них не было: сославшись на нездоровье, он отказался присутствовать при совершении казни. Сервет увидел сложенные для костра поленья и палача, державшего в руках соломенный венок, пропитанный серой. Он поднял голову, и солнце вновь ослепило его глаза… А палач уже привязывал его к позорному столбу и бросил к ногам книгу «Восстановление христианства», а потом швырнул туда же горящий факел. Сырые поленья разгорались плохо: они только тлели, заволакивая Сервета дымом. Стон заменил последнее слово мученика, и, как рассказывает легенда, какая-то женщина не выдержала этого страшного зрелища и подбросила в костер сухого хвороста… Из книги Иллюминаты. Ловушка и заговор автора Отеро Луис Мигель Мартинес

Луис Мигель Мартинес Отеро ИЛЛЮМИНАТЫ. ЛОВУШКА И ЗАГОВОР Посвящается Cape Введение АНГЕЛЫ И ДЕМОНЫ На протяжении всей человеческой истории возникали тайные общества, которые нередко сами себя определяли как сообщества посвященных. Даже в наши дни прогнившего

Из книги Испанские репортажи 1931-1939 автора Эренбург Илья Григорьевич

Из книги Русская Америка автора Бурлак Вадим Никласович

«Игор - неисправимый бродяга» В начале двадцатых годов прошлого века, несмотря на послевоенную разруху в Советском Союзе, трое русских студентов каким-то образом смогли отправиться из Москвы на Аляску. Цель путешествия - поиск живых мамонтов!..Можно лишь догадываться о

Из книги История человечества. Запад автора Згурская Мария Павловна

Сервантес Сааведра Мигель де (Род. в 1547 г. – ум. в 1616 г.) Испанский писатель эпохи позднего Возрождения, автор романа «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», одного из лучших произведений мировой литературы. Он испытал все превратности судьбы, какие только могут

Из книги Золотая эпоха морского разбоя автора Копелев Дмитрий Николаевич

Мигель де Сервантес Сааведра в Алжире «Если раны мои и не красят меня в глазах тех, кто их видел, то во всяком случае возвышают меня во мнении тех, кто знает, где я их получил, ибо лучше солдату пасть мертвым в бою, нежели спастись бегством… Шрамы на лице и на груди солдата -

Из книги Всемирная история в изречениях и цитатах автора Душенко Константин Васильевич

Испанский богослов и врач. С 1536 по 1538 гг. изучал медицину на медицинском факультете Парижского университета и начал заниматься медицинской практикой, не оставляя вместе с тем своих богословских занятий. В 1553 году Сервет анонимно издал свой основной труд «Восстановление христианства», в котором изложил целостную картину мира. Решая вопрос о происхождении «живого духа» человека, Сервет в то же время решал и анатомо-физиологические проблемы. Ему принадлежит величайшее открытие – он доказал существование малого круга кровообращения, опроверг мнение Галена о просачивании крови из левой половины сердца в правую через небольшие отверстия, якобы имеющиеся в перегородке между предсердиями, и впервые дал верное представление о путях движения крови по ветвям легочной артерии из правого желудочка сердца в легкое и далее по ветвям легочных вен в левое предсердие. Сервет гениально предугадал физиологическое значение кровообращения по малому кругу и процессов, происходящих в легочной ткани. Он утверждал, что в легких происходит удаление из крови «сажи» и насыщение ее «свежим воздухом», в результате чего образуется «жизненный дух», являющийся источником всех движений организма. Богословские идеи Сервета подрывали основы схоластической картины мира, что не могло не навлечь на него нападок со стороны как католиков, так и протестантов. Сервет был сожжен в 1553 году в Женеве вместе со своей книгой.

Фракасторо джироламо (1478-1553)

Итальянский ученый, врач, писатель, один из представителей Возрождения. Медицинское образование получил в Падуе. Систематизировал и обобщил установленное его предшественниками положение о специфическом и размножающемся заразном начале – «контагии» и дал направление дальнейшему исследованию заразных болезней. Поэтому утверждение, что он является основоположником учения о контагии (заразе), неверно. Крупнейшая медицинская работа «О контагии, контагиозных болезнях и лечении» (1546) многократно переиздавалась. Обобщив взгляды предшественников, начиная с авторов античной древности до современных ему врачей, а также свой опыт, ученый впервые сделал попытку создать общую теорию эпидемических болезней и дать описание ряда отдельных болезней – оспы, кори, чумы, чахотки, бешенства, проказы и др. Первая книга посвящена общим теоретическим положениям, вторая – описанию отдельных заразных болезней, третья – лечению. По определению Фракасторо, «контагии – это тождественное поражение, переходящее от одного к другому; поражение совершается в мельчайших и недоступных нашим чувствам частицах и начинается с них». Он различал специфические «семена» (т.е. возбудители) определенных болезней и установил три вида их распространения: непосредственным соприкосновением, через предметы и на расстоянии. На родине Фракасторо в Вероне в 1555 г. ему был сооружен памятник.

Паре амбруаз (1510-1590)

Крупный французский хирург и акушер, реформатор хирургии. Врачебного образования не получил, учился хирургическому ремеслу в Париже в больнице Отель-Дье, где числился подмастерьем-цирюльником. С 1536 г. Служил в армии в качестве цирюльника-хирурга, участвовал в ее походах. В 1545 г. Опубликовал свой первый труд по военной хирургии – «Способ лечить огнестрельные раны, а также раны, нанесенные стрелами, копьями и др.» (переиздан в 1552 г.). вернувшись в Париж, практиковал как хирург и акушер. В 1549 г. Опубликовал труд «Руководство по извлечению младенцев, как живых, так и мертвых, из чрева матери». В 1554 г. Был принят в братство хирургов-практиков. Не имея врачебного звания, он стал хирургом и акушером при дворе короля (1559) и главным хирургом Отель-Дье. Крупнейшей научной заслугой Паре является его вклад в лечение огнестрельных ранений. Он отказался от принятого в средневековой медицине прижигания их раскаленным железом или заливания кипящим раствором («бальзамом») и впервые применил для этого чистую повязку. Он улучшил технику и исходы ампутаций, применив перевязку сосудов вместо их перекручивания, сдавления или прижигания, создал ряд новых инструментов; первым диагностировал перелом шейки бедра; предложил специальные повязки, жестяные корсеты, корригирующую обувь для лечения переломов и вывихов, искривления позвоночника, косолапости, а также сложные ортопедические приборы – искусственные суставы, протезы нижних конечностей и др. Хотя ему не удалось лично осуществлять большинство предложенных им ортопедических усовершенствований, но детальные рисунки Паре сыграли существенную роль в последующем развитии ортопедии. Для улучшения кровообращения он применил массаж. Его обобщающий труд «Регламент оказания помощи раненым» (1594) повторно переиздавался и служил основным врачебным руководством по вопросам военной хирургии. В акушерстве Паре применял и описал поворот плода на ножку (данный прием, как и перевязка сосудов в ране, применялись отдельными врачами в Древней Индии и в эллинистическом Египте, но были забыты в средние века), а также кесарево сечение при смерти роженицы (забытого после Сорана Эфесского). Деятельность Паре сыграла исключительную роль в становлении хирургии как научной дисциплины и превращении хирурга-ремесленника в полноправного врача-специалиста.